Я не выберу и богатства, ангел. Это предложение по нынешним временам и вовсе смешно: когда бедный студент, без гроша за душой, за час становится магнатом. В сей же миг моей персоной заинтересуются все, от налоговой полиции, до организованных или неорганизованных преступников. И в итоге я в лучшем случае разделю участь иных самых богатых людей нашей страны – окажусь в «Матросской тишине».
Не выберу я и мудрость. Я и так слишком хорошо познал мир, чтобы содрогаться всем телом от одной мысли о его чудовищном убожестве и несчастиях, злодеяниях и пороках, что сотворены за тысячелетия существования нашей цивилизации. Ты же предлагаешь узнать их досконально – скажи, разве кто способен выдержать подобное? Ответь, ангел, если я узнаю подлинную картину мира, разве я смогу жить с ней?
И вот что я отвечу тебе, крылатый посланец небес: я ничего не хочу выбрать из предложенного тобой, моего ума хватает, чтобы именно так ответить на твой вопрос. А посему не смотри на меня такими круглыми глазами, а лучше убирайся подобру-поздорову и доложи своему начальнику, что я не могу сделать выбор и считаю это лучшим из всех предложенных вариантов. Одно жаль, – добавил студент после недолгой паузы, – что ты отвлек меня от матана, ведь мне еще зубрить и зубрить.
И снова уткнулся в книги.
Азаил долго не мог придти в себя, чтобы вразумить испытуемого; бродил по комнате и шуршал крылами. Наконец, решился:
– Послушай, я скажу тебе кое-что. Обладая великой мудростью ты мог бы обойтись без зубрежки, гм… матана вовсе. Ибо познал бы его единомоментно – от альфы до омеги – разом и на всю оставшуюся жизнь.
Испытуемый поднял голову.
– Ты все еще здесь? Я давно велел тебе убираться и не портить мне настроения перед экзаменами. На кой, спрашивается, сдался мне матан в обычной жизни, я забуду его сразу после того, как сдам экзамен. Ибо никогда в будущем не будет у меня такой надобности, чтобы знать хотя бы единственную теорему или лемму из этого предмета.
Ангел тяжело сел на подоконник.
– Но прости, тогда я не понимаю, зачем тебе…
– А вот на этот вопрос тебе никто не сможет ответить. Поскольку по выбранной мной два года назад специальности – конструирование радиоэлектронных систем и устройств – я никогда не буду работать; полагаю, что с нашего курса все поступят таким же образом.
– Но почему?
– Да потому, ангел, что эта специальность никому давно не нужна. А нужна всего лишь корочка о высшем образовании в старейшем из университетов страны. С ней, этой корочкой, мне будет много проще устроиться на хорошую работу, которая никоим образом не связана с предметами, которым меня обучают. Важны не знания, важен диплом. А если б я действительно жизнь отдал матану, то ныне влачил бы жалкое существование величайшего из мудрецов, до которого нет дела государству, которого презирает жена, и над убеждениями которого смеются соседи.
– Выгляни в окно, ангел, – продолжил молодой человек, – посмотри, куда тебя занесло, а потом уже задавай свои дурацкие вопросы. Выгляни, – снова настойчиво повторил студент, и Азаил не мог противиться его словам. И высунувшись из окна общежития, выглянул на залитый неоном реклам город.
Он выглянул, и в этот момент испытуемый тихонько подошел к ангелу и со всего маху пнул небесного посланца по мягкому месту, придав ему первоначальное ускорение около полутора «же». Каким-то чудом в самый последний момент Азаил сумел выйти из пике с преизрядной высоты и в этот момент услышал последние слова испытуемого:
– И чтоб больше, ангел, я ни тебя, ни твоей братии здесь не видел! Да чтоб вы со своими расспросами…
Окончание фразы потонуло в грохоте захлопываемого окна. Азаил выровнял полет и стал неторопливо подниматься к небесам, внутренне смирившись с неизбежной нахлобучкой от проваленного задания «сверху».
А дело испытуемого, как сообщил мне напоследок бывший ангел, так до сих пор и лежит нерассмотренное в палате мер и весов, при том в самом дальнем шкафу – дабы на максимально долгий срок повременить с знакомством с бывшим испытуемым, который непременно – и при этом заседательствующие невольно вздрагивают – но решительно постучится в их обитель.
Азаил и Эсмеральда
Девушку звали Зайчук, Эсмеральда Викторовна. Родилась и прожила первые восемнадцать лет жизни она в государстве Украина, из них семнадцать – в городе Бахмач, кроме завода химического машиностроения и молококонсервного комбината среди других городков востока страны не выделявшемся. Хотя заводской восток Украины мало этим смутишь. Вот, правда, Тэффи в дни революционной смуты начала двадцатых написала о нем несколько строк, да и то неоднозначных, в свойственной ей иронической манере:
«– Слышали последние новости? Говорят, Бахмач взят!
– Кем?
– Неизвестно.
– А у кого?
– Тоже неизвестно. Ужас!».
Действительно ужас, ведь, более об этом городе так никто ничего и не написал. Безвестность Бахмача была просто пугающая. Поневоле всякому бахмачцу (или бахмачанину?) по прочтении Тэффи можно впадать в уныние.
Впрочем, к Эсмеральде это уныние образованного класса не относилось. Достигнув совершеннолетия, она решила поискать счастья в стороне далекой. И выбор ее пал, как это и полагалось в среде восточноукранских жителей, на Москву. Мечта о столице прежде советского государства, а ныне государства российского, как о прекрасной сказке, всячески культивировалась среди горожан; неудивительно, что зародилась она и у Эсмеральды уже с первых прочитанных строк Пушкина и Лермонтова: «Москва, как много в этом звуке…», и «Москва! Люблю тебя как сын…», нет, даже раньше, с песен, которые ей пела бабушка в качестве колыбельных, к примеру: «Москва – Пекин, Москва – Пекин, идут, идут, идут народы…».
Эсмеральда вообще слыла девушкой начитанной. Основу этой начитанности заложила мама, работавшая в абонементе: списанные ей из фондов книги, составили костяк библиотеки семьи Зайчуков. Именно по ним, по Тургеневу и Островскому, Бунину и Куприну, Эсмеральда изучала русский язык, зачитываясь классиками, и, открывая очередной том, с некоторым придыханием глядела на литеру М, размещенную перед названием издательства.
Ко всему этому Зайчук была просто красавицей. С первого же класса школы подле нее можно было видеть того или иного однокашника, провожавшего домой объект воздыхания и согнувшегося под тяжестью двух, набитых учебниками под завязку, портфелей и двух мешков со «сменкой», пыхтящего и едва поспевающего за воздушной походкой Эсмеральды. Девчушка изредка оборачивалась и одаривала незабываемой улыбкой кавалера, отчего тот переставал пыхтеть и некоторое время шел почти с ней в ногу. Иной раз кавалер удостаивался быть приглашенным в гости, делать вместе домашнее задание. Училась она всегда хорошо, без троек, а потому считалась ученицей прилежной, с задатками.
Именно благодаря означенным задаткам, она не пошла по простому пути, вдоволь насмотревшись, как выпускницы ее школы, вместе с мамами и бабушками загружаются в пассажирский поезд, с сумками и баулами до отказа заполненными семечками, салом, мясом, дешевой водкой и всем прочим, чему так обычно радуются москвичи, сметая сей товар на рынке у Киевского вокзала. В столицу она вознамерилась попасть иначе. Прилежность сослужила ей службу, когда Эсмеральда поехала в Чернигов, где поступила учиться на юриста и прекрасно сдала первую сессию в тамошнем университете. Чем обратила на себя особое внимание не столько преподавателей, сколько сокурсниц, ядовито заметивших, что ей следует не на юрфаке, а на подиуме задом вертеть.
